Сила инерции - Страница 12

– Ты надолго в Москву? – Он надеялся, что она приехала на один или два дня и все еще может обойтись. Но она безжалостно развеяла его сомнения:

– Недели на три. Я приехала в отпуск. Хотела остаться в Москве. Я давно уже планировала приехать сюда. После смерти мамы у меня никого здесь не осталось. Ты ведь знаешь, что мне трудно вырваться из нашего захолустья.

– Да, – непослушными губами произнес он, – все знаю.

– Представляешь, как глупо, – чуть виновато сказала она, – потеряла телефон родственников мужа, у которых я должна была остановиться. А в гостиницах я даже не знаю, какие теперь цены.

Она все еще ждала, что он пригласит ее к себе. А он все медлил, хотя знал, что разговор зафиксирован. И уже наверняка к месту, откуда она говорит, едут автомобили. Даже если он прервет разговор, ничего изменить невозможно. Она обречена.

– Приезжай, – предложил он, выждав значительную паузу, – приезжай прямо ко мне.

Все равно уже ничего нельзя исправить. Произошло самое глупое, что он мог сделать в своей жизни, но другие слова были бы еще большей ошибкой, за которую ему пришлось бы платить немедленно. И поэтому он выбрал самый приемлемый вариант, хотя бы для какой-то отсрочки.

Вернувшись к своему тайнику, он убрал деньги, отмычки, задвинул трубу, уложил кафель, поставил на место «тюльпан». И снова вернулся в столовую.

Они познакомились с Машей весной восемьдесят третьего. Ее брат работал вместе с ним в подразделении, которое потом было отправлено в Афганистан. Из троих друживших ребят погиб именно Костя, брат Маши. Когда в конце года двое товарищей вернулись в Москву, им выпала неприятная обязанность подробно рассказать семье погибшего, как все произошло. Они с Олегом бросили жребий. Идти выпало Монаху.

Их отец был потомственным военным. Он умер за несколько лет до этого события. Мать, потрясенная известием о смерти сына, тяжело болела. Историю их приключений и гибели Константина пришлось поведать его сестре Маше. Сначала он почувствовал жалость. У него даже не было стремления переспать с этой молодой девушкой, так доверчиво смотревшей на него, хотелось скорее как-то утешить, уберечь от новых бед.

Их редкие встречи переросли в нечто серьезное. Особенно после того, как ночью на них напали молодые парни. Скорее всего они ничего не хотели сделать, просто дурачились. Но ему показалось, что в одном из них он узнал двойника того сержанта, который так измывался над ним в армии. В результате не ребята, а он первым ринулся на них, и после короткой стычки все трое парней с воем ретировались от ненормального ухажера, который так зло и жестоко дрался. Тогда она впервые что-то поняла и поцеловала его.

Они продолжали встречаться. Но поцелуев больше не было, пока ее мать не увезли в больницу и они не оказались одни в пустой большой квартире. Тогда впервые все и произошло. Она была девушкой, что для Москвы середины 80-х было уже непозволительной роскошью.

Их встречи продолжались еще несколько месяцев, пока его не послали в очередную командировку. Это была лучшая пора его жизни. Он ходил к ней каждую ночь, поднимаясь тихо по лестницам, чтобы не услышали соседи. Стояла весна, сам воздух, казалось, был пронизан ожиданием чуда. Он любил черешню, она покупала для него спелые, сочные ягоды, которые они ели, запивая вином, перед тем, как предаться любви. Ему было уже за тридцать, но и он впервые с удивлением обнаруживал, что не знает женщин. Степень свободы интимного общения поражала их самих. Они любили друг друга.

Как обычно бывает в жизни, все закончилось вполне прозаически. На базарах исчезла черешня. В магазин перестали завозить белое вино, которое они так любили, мама выписалась из больницы. А его самого послали в командировку.

Он пришел к ней, чтобы сообщить об этом. Не было ни упреков, ни горестных расставаний. Несмотря на возраст, она была сильным человеком. А он в мыслях был уже далеко от нее. Для него эти ночи казались уже перевернутой страницей. Прощание было скомканным, словно они заранее винились друг перед другом.

Вернулся он через четыре месяца. За это время, конечно, ни разу не позвонил и не отправил письма. Вернувшись, он все собирался позвонить, но каждый вечер откладывал этот звонок, словно боялся, что перевернутые страницы невозможно прочитать заново. А потом увидел ее в сопровождении Олега. Того самого третьего их друга, который тоже остался в живых.

Они встретились, все было чинно, благопристойно. К этому времени он уже твердо знал, что будет «ликвидатором» и что никто не позволит ему иметь жену или постоянную подругу. Он и сам не хотел взваливать на себя подобное бремя. Встретив ее с Олегом, он даже обрадовался, словно она сама решила проблему выбора. А через некоторое время он опять уехал.

Спустя семь лет Олег погиб. Монах приехал на его похороны, ожидая увидеть Машу и снова вспомнить все их отношения. Шел уже девяностый год, самый разгар вакханалии, воцарившейся на всем пространстве бывшего Советского Союза, когда людей убивали просто так, за их национальную принадлежность или за непонравившееся лицо, когда танкисты могли раздавить гусеницами не приглянувшуюся им машину с учеными, а солдаты стреляли в окна, светившиеся в ночной темноте, когда распад начал подходить к критической черте. Именно тогда, в январские дни девяностого года, все лучшие силы КГБ и МВД были брошены на Баку. Тринадцатого и четырнадцатого января там начались армянские погромы, спровоцированные провокаторами и подонками. К шестнадцатому числу, после того, как в двухмиллионном городе погибло пятьдесят шесть человек, погромы были наконец остановлены. Но в этот момент зашаталась сама структура власти, которую пытались изменить насильственным путем. На площади перед зданием ЦК начали сооружать виселицы, повсеместно стали изгонять коррумпированных представителей власти. Доведенные до отчаяния люди уже не верили представителям официальных властей, связывая свои надежды с оппозицией. В свою очередь, структуры оппозиции, перемешанные сексотами КГБ и романтиками, мечтателями и фанатиками, представляли собой типичный срез любой революционной массы, среди которой начинается брожение, заканчивающееся истреблением последователей идеи.